Источник: З.Г.Аминев. Башкирское слово «әрҙәнә» и его связь с индоиранским миром // Вестник Института гуманитарных исследований Республики Башкортостан. – 2013. – № 14. – С.19 – 22.
Примечание: печатается на историко-краеведческом портале Ургаза.ру с разрешения автора.
В башкирском языке имеется слово «әрҙәнә», что в переводе на русский язык означает «поленницу дров», а в некоторых говорах означает (лит. «утын») «лес, дрова», «әрҙәнә кыркыу» («заготовка леса, дров») [12. С.53]. Данное слово имеется и в татарском языке. Обнаружение похожего по звучанию и значению слова в марийском языке дало основание башкирским языковедам считать его заимствованием из финно-угорских языков [8. С.37].
Утверждение башкирских языковедов о заимствовании из финно-угорских языков, нам кажется, не совсем убедительно, так как обнаружение слова в другом языке, само по себе не может, служит доказательством его заимствования. Почему нельзя предположить обратное, что слово это марийцами заимствовано из башкирского языка? В работах башкирских языковедов не приводятся какие-либо доказательства в пользу заимствования из марийского языка. Похожее слово, по устному сообщению одного из крупных специалистов по финно-угорским языкам и мифологии В.В.Напольских, имеется в другом финно-угорском, в удмуртском языке, но нет в языке народа коми. Удмурты территориально сформировались соседями башкир, а марийцы оказались соседями башкир намного позже. Если учесть, что башкиры к удмуртам территориально ближе и соседские контакты между этими двумя народами сложились раньше чем с мари, то более вероятным можно было бы говорить о заимствовании с удмуртского, чем с марийского языка. Наличие этого слова в том же значении и в татарском языке совершенно запутывает проблему заимствования. Кто у кого и когда, каким образом заимствовал? Поэтому, нам кажется, башкирские языковеды данную проблему упростили, а не решили и дальше утверждения о заимствовании из марийского, не смогли пойти.
Выявление этого же слова у таких малочисленных памирских народов, как бартанги (бардан-гиш) и рушанцы, язык которых исследователи относят к восточноиранской ветви иранских языков, ставит перед нами совершенно иные перспективы. У этих народов термин «Ардана» имеет несколько значений: 1) приобщение новобрачной к домашнему очагу мужа; 2) «Ардан» – печь, очаг в жилище; 3) «арданак» – очаг (временный); 4) очажок в изголовье могилы, печурка [7. С.11, 40]. Обнаружение этого слова в таких далеких от Поволжья и Урала краях, как Памир, дает основание усомниться в заимствовании башкирами данного слова из финно-угорских языков. Специалистами слово это зафиксировано и в древнем санскрите, где «ардана», означает «деревянное сооружение», «сложенную кучу дров, где сжигают покойников». Носители санскрита, как во временном, так и пространственном отношении не соприкасались с носителями марийского и удмуртского языков. Данное обстоятельство дает основание думать, что у башкир само слово «әрҙәнә» и понятие содержащееся в данном слове уходят в далекую от наших дней древность. Наличие этого слова как в языках восточноиранских народов, так и в санскрите более объяснимо, так как народы Памира пространственно близки к той территории, где бытовал санскрит. Поэтому можно строить догадки, что предки памирских народов вполне могли в далеком прошлом контактировать с носителем санскритского языка, или же носители санскритского языка и предки памирских народов имели общих предков. При решении вопроса – «когда и у кого предки башкир заимствовали слово «ардана» восточноиранские народы Памира могут служить промежуточным звеном.
Башкирские этнографические и фольклорные материалы подсказывают, что будет более правильным искать связь башкирского «әрҙәнә» с санскритским словом «ардана». В санскрите зафиксировано также слово «арт» – «огонь», а у башкир имеется близкое по звучанию слово «үрт» (огонь), «үрт һалыу» (выжигать, выжечь). Возможно, что башкирское «үрт, үрт һалыу» и санскритское «ард» имеют единое происхождение. К этому же слову, наверное, восходит санскритское «ардана» и башкирское «әрҙәнә».
Санскритское слово «ардана», кроме своей древности, близок к башкирскому слову и по функциональному назначению. Дело в том, что в башкирском языке слово «әрҙәнә» – в далеком прошлом означало не просто поленницу дров, но, как показывают фольклорные материалы, и «сложенную кучу дров, поленницу, где сжигали людей». В башкирском фольклоре очень часто встречается мотив сооружения «әрҙәнә» и сжигания там персонажа данного произведения. Этот мотив, нам кажется, имеет прямое отношение к древнебашкирскому похоронному обряду, когда они сжигали своих покойников на сложенной поленнице дров. Археологам обряд трупосожжения, бытовавший на Южном Урале, известен давно и они достаточно исследованы. В частности, данный обряд трупосожжения зафиксирован у сарматов Южного Урала, у которых он был связан с культом огня и солнца [16. С.201-222]. Широко прибегали к ритуальному трупосожжению и тюрки [5. С.205].
Мотив сжигания в поленнице дров («әрҙәнә») мы видим в башкирской сказке «Убырлы ҡарсыҡ менән бахыр килен», где джигит разрубил на куски зловредного дейеу и сложил из них поленницу («әрҙәнә») и сжигает его, чтобы уничтожить вовсе. Предварительно, среди сложенных кусков тела дейеу, он находит свою сестру со своим ребенком и спасает их [15. С.203-204]. Этот же мотив присутствует в сказке «Алтын сабаҡ» [3. С.65].
Мотив сжигания в «әрҙәнә» мы видим в сказке «Үгәй ҡыҙ һәм бисура», где старик складывает поленницу в двенадцать сажень и, чтобы избавиться, сжигает в нем свою зловредную колдунью-жену [16. С.233], в сказке «Ҡара көсөк» (Черный щенок) герой привозит девять телег дров, складывает поленницу (ардану) и сжигает в нем свою жену [9. С.320].
В сказках «Бузансы батыр» [4. С.116], «Караса батыр» [10. С.124], «Етегән батыр» [6. С.132], «Алтындуға батыр» [2. С.198, 199], «Юлбат» [18. С.215], «Уғланы ҡороҡса батыр» [17. С.221] и во многих других – герои должны выдержать четыре испытания, одно из которых, выдержать испытание огнем. Здесь героев запускают в каменный сарай или баню, обложенный со всех сторон дровами («әрҙәнә») и поджигают их, и при этом герои должны остаться в живых, если хотят жениться на дочери царя.
Все эти многочисленные примеры из башкирского фольклора, где героев подвергают испытанию огнем при женитьбе, с попыткой их уничтожения в запертом помещении, снаружи обложенной поленницей дров («әрҙәнә»), а в некоторых случаях – уничтожение на горящей поленнице – ведут нас в индоиранский мир, где, как показывают примеры этнографических параллелей среди памирских народов, «әрҙәнә» связан с женитьбой или с женщиной, с испытательным огнем, а также и с погребальными моментами.
Погребальный обряд – важнейшая этнографическая черта живого народа, которая сохраняется и при длительном развитии культуры на одном месте, и при дальней миграции в другую хозяйственно-географическую зону [11. С.92].
В башкирских кладбищах на могилах иногда сооружаются срубы из нескольких венцов и при этом вдоль сруба посередине кладут длинное бревно, которое, очень даже возможно, является символическим изображением покойника. На эту мысль наталкивает то, что у изголовья бревно чуть выше, чем со стороны ноги покойника. Возможно, сруб первоначально сооружали для того, чтобы сжечь покойника вместе со срубом, то есть, сруб являлся «әрҙәнә». После принятия ислама, когда доисламские обряды были вытеснены исламом, сжечь труп стало невозможным, и срубы делали по традиции, но уже их вместе с покойником не сжигали, а оставляли на могиле. Впоследствии, вместо трупа поверх сруба вдоль укладывали длинное бревно, имитирующее покойника.
На эту мысль наталкивает погребальный обряд чуваш, которые кладут на могилу бревно, который называют «Юпа» [1. С.49]. «Юпа» связан с месяцем ноябрь, который предваряет конец года [12. С.123]. Конец года в мифологическом сознании был равнозначен концу времени или смерти при отсчете человеческой жизни. Поэтому, вполне возможно, что чувашский «юпа», и длинное бревно на могилах у башкир, – имеют ту же семантику, и когда-то в языческие времена совместно со срубом означали сложенную для сожжения покойника поленницу («әрҙәнә»).
Все вышеперечисленные факты из башкирской этнографии и фольклора показывают, что как само слово, так и понятие «әрҙәнә» у башкир уходят во времена индоарийской древности, но никак не в финно-угорский мир. Вроде бы одно слово из башкирского языка, и факт незначительный, но оно вкупе с другими материалами может помочь по иному осветить древний период истории сложения башкирского этноса, где наряду с тюркскими выявляется и древний индоарийский субстрат.
Используемая литература:
1. Абжет Бахыт Сырым улы. Чувашская традиционная этническая религия и тюркская мифология // Чувашский язык и современные проблемы алтаистики. – Ч.1. – Чебоксары, 2009. – С.48-50.
2. Алтындуға батыр» // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Икенсе китап. – Өфө, 1978. – С.192-207.
3. Алтын сабаҡ // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Өсөнсө китап. – Өфө, 1978. – С.63-71.
4. Бузансы батыр // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Икенсе китап. – Өфө, 1978. – С.113-117.
5. Гольбина Г.Г. Погребение желтых уйгуров // Сборник музея Археологии и этнографии. – 1928. – Т.7. – С.205.
6. Етегән батыр // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Икенсе китап. – Өфө, 1978. – С.128-134.
7. Зарубин И.И. Бартангские и рушанские тексты и словарь. – М.-Л., 1937.
8. Ишбулатов Н.Х. Лексические параллели в башкирском и финно-угорском языках // Некоторые вопросы урало-алтайского языкознания. – Уфа, 1970. – С.37.
9. Ҡара көсөк // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Беренсе китап. – Өфө, 1976. – С.314-320.
10. Караса батыр // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Икенсе китап. – Өфө, 1978. – С.117-128.
11. Кузьмина Е.Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. – Фрунзе. – 1986.
12. Мадуров Д.М. Традиционное декоративное искусство и праздники чувашей. – Чебоксары, 2004.
13. Миржанова С.Ф. Диалектные пласты лексики кубалякского говора // Башкирский языковедческий сборник. – Уфа, 1975. – С.43-67.
14. Таиров А.Д., Таирова А.А. Ранний железный век на территории Южного Урала // Аркаим: по страницам древней истории Южного Урала. – Челябинск, 2004. – С.201-222.
15. Убырлы ҡарсыҡ менән бахыр килен» // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Беренсе китап. – Өфө, 1976. – С.200-204.
16. Үгәй ҡыҙ һәм бисура // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Беренсе китап. – Өфө, 1976. – С.231-233.
17. Уғланы ҡороҡса батыр // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Икенсе китап. – Өфө, 1978. – С.217-222.
18. Юлбат // Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр. – Икенсе китап. – Өфө, 1978. – С.207-217.