К вопросу об этногенезе башкир: культурологический подход


Источник: Л.А.Ямаева. К вопросу об этногенезе башкир: культурологический подход // Этногенез. История. Культура: I Юсуповские чтения. Материалы Международной научной конференции, посвященной памяти Рината Мухаметовича Юсупова. г. Уфа, 17-19 ноября 2011 г. – Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2011. – 366 с. – С.354 – 358.

Примечание: Печатается с разрешения автора статьи на историко-краеведческом портале Ургаза.ру.

 

В советский период развития отечественной этнологии происхождение этноса объяснялось экономическими и природными факторами: условиями среды, исторической ситуацией. С позиций социально-экономического детерменизма рассматривали этническую историю башкир многие известные исследователи, сформировавшиеся как ученые и работавшие в этот период (Р.Г.Кузеев, Н.В.Бикбулатов, С.Н.Шитова, Р.З.Янгузин, Р.М.Юсупов, Н.А.Мажитов и др.).

Внутри границ вышеназванного подхода формировались и высказывались различные научные точки зрения на отдельные аспекты проблемы этнической истории башкир, в том числе и на их происхождение. Наиболее популярной вплоть до настоящего времени остается точка зрения видного советского этнолога Р.Г.Кузеева, согласно которой башкиры являются пришлым населением на Южном Урале. Первоначальной территорией пребывания древнебашкирских племен, по мнению Р.Г.Кузеева, был Восточный и Центральный Казахстан, а затем степи Сырдарьи и Приаралья, где они в IV-VIII вв. образовали этническое объединение, в состав которого входили племена бурзян, усерган, тангаур и тамьян. Приаралье они покинули во второй четверти IX в. в результате военного поражения. Известный ученый считает, что переселившиеся с юга башкиры расселились в степях Бугульминской возвышенности. Эту территорию он соотносит с «Древней Башкирией», которая стала, по его мнению, центром консолидации башкирского этноса в XI-XII вв. [Кузеев, 1974. С.133, 145-168, 425-441].

Социально-экономический детерменизм как методологический подход к истории происхождения этноса концептуально связан с идеей евроцентризма, пропагандирующей западную форму материалистического прогресса. Последователи евроцентризма делят этносы на передовые и отсталые исходя из наличия или отсутствия тех или иных достижений в области науки и техники. Согласно этому подходу, башкиры относились к отсталым кочевым народам, которые до установления советского строя не имели своих государственности, письменности, навыков градостроительства и т.д.

В новейшей российской историографии делаются попытки избавления от «старых» стереотипов. В частности, уфимские исследователи Н.А.Мажитов и А.Н.Султанова проанализировав «свежий» археологический материал* пришли к выводу, что в формировании башкирского народа важную роль сыграли местные племена V-VIII вв. н.э., создавшие бахмутинскую, турбаслинскую, кушнаренковскую, селенташскую археологические культуры. Они были «прямыми предками башкир IX-X вв.». Далее известные археологи подчеркивают: «Придя на Урал, башкирские племена [видимо, названные Р.Г.Кузеевым – Л.Я.] стали ведущей этнополитической силой, возглавили местное государственное объединение со столицей в городе Башкорт» [Мажитов, Султанова, 2009. С.252-253]. Городу Башкорт посвящена отдельная глава книги Н.А.Мажитова и А.Н.Султановой [Мажитов, Султанова, 2009. С.174-189].

К попыткам объективного исследования этнической истории башкирского народа можно отнести и статью историка-медеевиста И.В.Антонова в одном из номеров журнала «Ватандаш». В своей статье уфимский исследователь, в частности, предлагает освободиться от «неверного стереотипа» о кочевом образе жизни башкир, называя метод их хозяйствования «отгонно-пастбищным животноводством», до сих пор практикуемым в швейцарских кантонах, в Шотландии, в альпийских областях Италии, в Испании [Антонов, 2009. С.40].

Однако отдельные попытки скорректировать точку зрения Р.Г.Кузеева и других советских исследователей на этногенез башкир предприняты также с позиций социально-экономического детерменизма и евроцентризма. Другими словами, в башкирской историографии, не отвергая в принципе градацию этносов на «культурные» и «некультурные», делается лишь попытка «приподнять» башкир на несколько ступеней выше по иерархической лестнице от варварства к цивилизации.

Вместе с тем в современной отечественной этнологии все большую силу набирает такое направление как культурный примордиализм, сторонники которого считают, что культурная составляющая в этносе является центральной (Н.Данилевский, О.Шпенглер и др.). Один из основоположников этого направления в этнологии – русский ученый С.М.Широкогоров (1887-1939). Он был первым русским этнологом, давшим определение и самой науке и ее предмету – этносу. С.М.Широкогоров  определяет этнос как этническую единицу, как группу людей, говорящих на одном языке, объединенных верой в общее происхождение и обладающих определенным культурным комплексом, отличным от других групп населения. По мнению ученого, к этносу нельзя подходить как к неизменному, статичному явлению. Это динамичный процесс, в котором действуют силы, консолидирующие и дезинтегрирующие (центробежные и центростремительные), находящиеся под влиянием трех составляющих, а именно: среды обитания, или физических условий существования (т.е. первичной среды), культуры (т.е. производной или вторичной среды) и межэтнического окружения (т.е. третичной среды). С точки зрения С.М.Широкогорова, этнос – это одновременно биологическая и социокультурная единица. Пограничный характер этноса выражается, по его мнению, в так называемом этническом равновесии, которое определяется соотношением между численностью этноса, занимаемой им территорией и степенью адаптации к среде (физической и культурной) [Широкогоров, 2011. С.13, 21-23, 33, 63, 80-81; Ревуненкова, Решетов, 2003. С.107-108].

Подход С.М.Широкогорова к изучению культур, отличных от европейских, далек от евроцентризма. В частности, он пишет: «Применение терминов одного культурного комплекса для интерпретации другого культурного комплекса не всегда способствует пониманию действительно существующих функций последнего» [Цит. по: Ревуненкова, Решетов, 2003. С.113]. Это положение, ставшее аксиомой этнологического изучения культур, ученый сформулировал в своей последней книге, посвященной психоментальному комплексу тунгусов. Книга, изданная в 1935 году на английском языке, до сих пор не переведена на русский.

Применение подходов культурного примордиализма и, в частности, теоретических положений и выводов С.М.Широкогорова способствовали бы, на наш взгляд, более углубленному изучению этнической истории башкир и проблемы их этногенеза. Во всяком случае, это позволило бы избежать некоторых противоречий, которые, например, встречаются во взглядах уфимских археологов Н.А.Мажитова и А.Н.Султановой по этому вопросу. В их книге «История Башкортостана. Древность. Средневековье», переизданной в 2009 г., на протяжении многих страниц приводятся доказательства в пользу тюркоязычности и принадлежности к тюркскому миру племен раннего железного века, в частности, дахо-массагетов, которых названные ученые считают древними предками башкир [Мажитов, Султанова, 2009. С.107-114]. Закончив анализ принадлежности древних башкир к тюркам, авторы указанной монографии на этой же странице (с.114) переходят к описанию эпоса «Урал батыр», рассматривая его как источник по древней истории башкир. Сравнивая архаические башкирские эпосы «Урал батыр» и «Акбузат» со священной книгой зороастризма «Авестой», они приходят к заключению, что эти памятники литературы «сохранили идейно-композиционное сходство, совпадение в именах персонажей и художественном описании некоторых их качеств. Так могло быть, – делают вывод Н.А.Мажитов и А.Н.Султанова, – лишь при условии хорошего знакомства древних башкир с основными гимнами и обрядами зороастрийско-маздеистской религии и передачи этих знаний из поколения в поколение» [Мажитов, Султанова, 2009. С.118]. При этом в тексте их монографии не упоминается, что «Авеста» это своего рода Библия зороастрийской религии, которую исповедовали исключительно иранские народы.

Такого противоречия не могло бы возникнуть, если бы для характеристики этнической идентичности древних башкир был применен метод культурного примордиализма, в частности, вывод С.М.Широкогорова о приоритете мировоззрения, «картины мира» в идентификации этноса. Русский ученый назвал эту главную составляющую этнической единицы – психоментальным комплексом. Сюда он отнес «те элементы культуры, которые являются психической и интеллектуальной реакцией на окружающую среду». Психоментальный комплекс, по мнению С.М.Широкогорова, это «способ адаптации этноса к среде, которая может быть устойчивой или постоянно меняющейся, статичной или динамичной. Функция психоментального комплекса состоит в обеспечении существования этноса в целом, через него этнос проявляет и сохраняет себя. Содержание психоментального комплекса, –  отмечает исследователь, – менее стабильно по сравнению с материальной культурой, но гораздо более разнообразно. В него входят идеи и представления, обряды, обычаи, поведение людей» [Цит. по: Ревуненкова, Решетов, 2003. С.112].

«Картина мира» башкир стала изучаться только на современном этапе развития отечественной историографии. Среди ее исследователей, прежде всего, необходимо назвать З.Г.Аминева и Г.Г.Салихова [Аминев, 2005; Аминев, 2007; Салихов, 2007]. В частности, З.Г.Аминевым выдвинуто и доказано положение о том, что в эпосе «Урал батыр» в закодированной форме изложены космогонические и космологические взгляды древних башкир, их астрономические представления, а также календарный цикл. Анализ мифологических сюжетов эпических произведений башкир позволил ученому сделать аргументированный вывод о том, что эпос «Урал батыр» был сложен на территории Южного Урала. С другой стороны, по мнению З.Г.Аминева, взгляды древних башкир на мироустройство и социальную организацию общества имеют явные параллели в иранском мире. В ряде последних статей исследователя эта точка зрения на основе привлечения нового археологического, этнографического, языкового материала детализируется [Аминев, Ямаева, 2010; Аминев, Ямаева, 2011]. Кроме того, автором данной статьи в ряде публикаций выносится на обсуждение научного сообщества тезис о сохранении в традиционном сознании башкир элементов древнейшей религиозной системы индоиранских племен – митраизма [Ямаева, 2010; Ямаева, 2010а; Аминев, Ямаева, 2010а].

Речь, конечно, может идти только об элементах культуры, так как в целом «культура этноса слагается из явлений и элементов, имеющих по времени различное происхождение и значение, причем некоторые из них уже мертвы, другие умирают, третьи находятся в состоянии расцвета и четвертые только что народились» [Широкогоров, 2011. С.21]. Тем не менее, все эти элементы находят отражение в психоментальном комплексе» этноса, изучение которого, на наш взгляд, позволит глубже осветить историю его происхождения, становления и развития. В частности, даже поверхностный анализ отдельных мировоззренческих стереотипов башкир позволяет нам говорить о том, что истоки их этнической истории восходят к бронзовому веку, точнее, связаны с племенами андроновской историко-культурной общности, заселявшими в период XVII-IX вв. до н.э. огромную территорию от Урала на западе до Енисея на востоке, от зоны тайги на севере до оазисов земледельцев на юге Средней Азии. Такие психоментальные установки башкир как: скот – мерило богатства; почитание коня и презрение к свинье; героизирование воина-всадника – были сформированы, по всей видимости, в вышеназванный период. К такому выводу нас привело знакомство с характеристикой хозяйственно-культурного типа андроновцев, сделанной ведущим отечественным археологом Е.Е.Кузьминой. Она пишет, что специфику андроновского скотоводства составляла большая роль коневодства, наличие многочисленных овец, полное отсутствие свиней. И далее: «В  XII-IX вв. до н.э. андроновская культура становится преимущественно коневодческой» [Кузьмина, 1986. С.37, 40].

В более поздней работе известный археолог отмечает, что эпоха поздней бронзы была периодом усилившихся военных столкновений пастушеских племен северной Евразии за рудные месторождения и плодородные пастбища. Эти процессы были связаны с экологическим кризисом, ускорившим переход к отгонному (яйлажному) скотоводству, условием чего было появление всадничества. Далее Е.Е.Кузьмина подчеркивает, что в эпоху финальной бронзы произошел взлет металлургического производства, были изобретены новые типы оружия и псалиев для управления верховым конем [Кузьмина, 2008. С.67, 338, 339].

Хотелось бы обратить внимание на то, что Е.Е.Кузьмина и ряд других авторитетных отечественных исследователей (Э.А.Грантовский, И.М.Дьяконов, В.Ф.Генинг,  К.Ф.Смирнов) соотносят этническую принадлежность племен андроновской историко-культурной общности с индоиранцами [Кузьмина, 2008. С.31-33]. В этой связи, видимо, не случайно и то, что ряд терминов башкирского языка, относящихся к скотоводству и металлургии, имеет индоиранскую основу [История башкирского народа. Т.1, 2009. С.167].

Продолжая индоиранскую тему, Е.Е.Кузьмина выдвигает тезис о сложении на базе культуры андроновцев новых культур племен раннего железного века – восточноиранских саков, савромат, скифов [Кузьмина, 2008. С.339]. Названные племенные союзы, по мнению челябинского археолога С.Ю.Гуцалова, сформировали на территории Южного Приуралья (от Устюрта на юге до истоков Урала на севере, от Тургайского прогиба на востоке до Камыш-Самарских озер на западе) к рубежу VI-V вв. до н.э. прохоровскую археологическую культуру. Саки (массагеты) приаральские, савроматы приволжские, скифы причерноморские, отмечает исследователь, в силу явлений генетического характера сформировали единое историко-культурное сообщество и политический союз [История Западного Казахстана. Т.1, 2006. С.105, 107, 121]. Нас в анализе прохоровской культуры особенно привлекли два момента. Во-первых, культурные признаки, заимствованные из названных регионов-доноров, были характерны для воинско-жреческой элиты номадов. Во-вторых, в конце IV в. до н.э. какая-то часть этого кочевнического сообщества под влиянием экологических (климатических) факторов мигрировала в более благоприятные степи башкирского Приуралья [История Западного Казахстана. Т.1, 2006. С.120, 122, 129, 133].

Выводы С.Ю.Гуцалова подтверждает и антропологический материал. В частности, известный отечественный антрополог Р.М.Юсупов отмечает, что по комплексу признаков южноуральские племена раннего железного века обнаруживают морфологическое сходство с саками Приаралья VII-V вв. до н.э. И далее, что этот этап расогенеза на Южном Урале «определяется юго-восточными связями и активным проникновением и оседанием в регионе кочевых групп, вышедших из среды саков и усуней» [Бикбулатов, Юсупов, Шитова, Фатыхова, 2002. С. 30].

Говоря об идеологических представлениях древних номадов, С.Ю.Гуцалов отмечает, что в них доминировали воинские культы, в частности, культ героя. Отличительной особенностью психоментального комплекса кочевников Южного Приуралья (то есть создателей прохоровской культуры) был культ волка, который ярко проявился в произведениях искусства (так называемый «савроматский звериный стиль»). Изображение волка (обычно морды) было широко распространено на предметах конского снаряжения, вооружения, культа и пр. [История Западного Казахстана. Т.1, 2006. С.137].

Вместе с тем, волками или псами скифы называли воинов, точнее молодежные воинские объединения. В индоиранской мифологии (в том числе «Авесте» и «Ригведе») волк тесно связан с мужскими военными союзами. На примере волков молодые воины учились охотничьим и боевым приемам, способам самовыражения и общежития. Молодой человек становился воином-«волком» в результате инициации, ритуального перерождения, включавшего в себя особые воинские испытания [История Западного Казахстана. Т.1, 2006. С.139, 140].

Столь длинные выдержки из работы С.Ю.Гуцалова**, основанной на анализе не только археологических данных, но и письменных источников, объясняются тем, что приведенные им сведения имеют параллели в башкирском психоментальном комплексе. Прежде всего, башкирский народ – воин. В царской России вплоть до 1865 г. они относились к особому военно-служилому сословию. В годы Великой Отечественной войны башкиры – единственные из многонационального Советского Союза сформировали из своего состава две кавалерийские дивизии. Список аргументов в пользу вышеназванного тезиса огромен.

Во-вторых, самая популярная расшифровка самоназвания башкир – башкорт – звучит как «главный волк». Волки в мифологии индоиранцев были символами бойцовской ярости и отваги. Имеет право на жизнь и такой вариант перевода этнонима башкир как «пять волков» / «бяш корт». У древних кочевых народов название этнонима часто означало «союз племен», «некое сообщество» и т.п., где указывалось только количество фратрий, из которых оно состояло. Поэтому можно предположить, что «бяш корт» могло означать «пять воинских дружин». Видимо, поэтому у ближайших соседей башкир – казахов сохраняется до сих пор поговорка «Башкорт – башында биш корт», которая переводится как «башкиры, во главе которых пять волков». Такое прочтение этнонима башкорт позволяет нам вновь вернуться к высказанному ранее предположению о том, что в период сложения башкирского этноса его ядром, его родовым началом была социальная организация, конкретнее, воинская дружина. На эту мысль наталкивает и знакомство с башкирским фольклором: героическими эпосами, сказками, легендами и преданиями. Главный положительный герой этих произведений устного народного творчества – батыр. Даже демиург башкирского «донья» / мира не просто Урал, а именно Урал батыр.

Таким образом, на основе вышеизложенного можно выдвинуть в качестве рабочей гипотезы тезис о том, что этническая история башкир берет начало в эпоху раннего железа (примерно IV в. до н.э.), еще до первой волны (гуннской) тюркизации евразийских степей. Первоначально башкиры сложились как один из восточноиранских кочевых народов, что и нашло отражение в их психоментальном комплексе, базовые элементы которого сохраняются вплоть до сегодняшних дней. К такому выводу нас привела попытка использования метода культурного примордиализма для анализа этнической истории башкир. Этот метод можно назвать и цивилизационным подходом, тем более, что данный термин получил в обществоведении более широкое хождение.

 

 Примечание:

* Книга Р.Г. Кузеева «Происхождение башкирского народа» была издана в 1974 г., когда башкирская археология делала свои первые шаги.

** Работа С.Ю. Гуцалова в качестве раздела вошла в первый том «Истории Западного Казахстана» (2006). Большая часть территории расселения племен прохоровской культуры находится ныне на территории Западного Казахстана, которая вплоть до начала XVIII в. была заселена башкирами. Этот факт, не афишируемый в отечественной историографии, отмечен С.Ю. Гуцаловым (С.134).

 

 Литература:

1. Аминев З.Г. Космогонические воззрения древних башкир. – Уфа, 2005.

2. Аминев З.Г. Эпос «Урал батыр» как космогонический миф (к проблеме доисламского мировоззрения башкир). – Уфа, 2007.

3. Аминев З.Г., Ямаева Л.А. Древнеиранский компонент в традиционной культуре башкир // Панорама Евразии. – Уфа, 2011. – № 1. – С.41-47.

4. Аминев З.Г., Ямаева Л.А. Ранние истоки «башкирского ислама» // Исламская цивилизация в Волго-Уральском регионе: Сборник материалов IV Международного симпозиума. – Уфа, 2010. – С.10-14.

5. Аминев З.Г., Ямаева Л.А. Элементы древних иранских верований в традиционном сознании башкир // Иран-наме. – Алматы, 2010. – № 4. – С.97-109.

6. Антонов И. Р.Г. Кузеев и его концепция происхождения башкирского народа // Ватандаш. – 2009. – № 3. – С.29-45.

7. Бикбулатов Н.В., Юсупов Р.М., Шитова С.Н., Фатыхова Ф.Ф. Башкиры: Этническая история и традиционная культура. – Уфа, 2002.

8. История башкирского народа: В 7 т. – Т. 1. – М., 2009.

9. История Западного Казахстана. В двух томах. – Том I. – Актобе, 2006.

10.Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа: Этнический состав, история расселения. – М., 1974.

11. Кузьмина Е.Е. Арии – путь на юг. – М., 2008.

12. Кузьмина Е.Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. – Фрунзе, 1986.

13. Мажитов Н.А., Султанова А.Н. История Башкортостана. Древность. Средневековье. – Уфа, 2009.

14. Ревуненкова Е.В., Решетов А.М. Сергей Михайлович Широкогоров // Этнографическое обозрение. – 2003. – № 3. – С.100-119.

15. Салихов Г.Г. Человек в картине мира башкир: Социально-философский анализ. – Уфа, 2007.

16. Широкогоров С.М. Этнос: Исследование основных принципов изменения этнических  и этнографических явлений. Изд. 2-е. – М., 2011.

17. Ямаева Л.А. Древнеиранский религиозный компонент в «башкирском исламе» // Проблемы современной исторической науки: новые направления и подходы / Материалы Международной научной конференции «Бекмахановские чтения». – Алматы, 2010. – С.331-334.

18. Ямаева Л.А. Элементы древнеиранских религиозных верований в башкирском исламе // Проблемы востоковедения. – Уфа, 2010. – № 2. – С.55-59.