Источник: Л.А.Ямаева. Башкирский кубаир «Урал-батыр» как этногенетический источник // Проблемы Востоковедения. – 2012. – № 2. – С.85-89.
Примечание: Печатается с разрешения автора статьи на историко-краеведческом портале Ургаза.ру.
В современной отечественной историографии по вопросу о происхождении башкир доминирует точка зрения видного советского этнолога Р.Г.Кузеева, согласно которой башкиры являются пришлым населением на Южном Урале. Известный ученый считает, что переселившиеся с Сырдарьи и Приаралья башкиры расселились в степях Бугульминской возвышенности. Эту территорию он соотносит с «Древней Башкирией», которая стала, по его мнению, центром консолидации этноса в XI-XII вв. [15, с.133, 425-441].
Основными источниками, на которые опирался Р.Г.Кузеев при создании своей концепции этногенеза башкир, стали родословные (шежере) племен, вошедших в состав башкирского народа. Кроме шежере в своей работе «Происхождение башкирского народа» в качестве исторического источника известный ученый использовал этногенетические предания юго-восточных племен усерган, тангаур и бурзян о волке как тотеме-путеводителе и покровителе башкир. Благодаря волку, согласно этим преданиям, башкиры нашли дорогу на Южный Урал. Происхождение самоназвания башкир – башкорт – Р.Г.Кузеев также связывает с этими преданиями. Этноним башкорт, по его мнению, состоит из двух частей: «баш» / «голова», «главный» и «корт» / «волк». Вторая часть этнонима дана в переводе со средневекового огузского языка [15, с.129-132; 7, с.103-106].
Этногенетические легенды и предания являются одним из основных источников по изучению происхождения любого народа. Вместе с тем, они содержат сведения о событиях, отстоящих от современности на сравнительно небольшом хронологическом расстоянии, и поэтому не фиксируются другими, внешними источниками этногенетических исследований (язык, антропология), так как за этот короткий для истории отрезок времени не успевают измениться соответствующие этнические характеристики [1, с.31]. Поэтому, очевидно, в этногенетических преданиях башкир, на которые опирается Р.Г.Кузеев, нашел отражение довольно поздний этап сложения народа.
Опираясь на концепцию выдающегося русского этнолога С.М.Широкогорова, главным признаком этноса мы считаем веру в общее происхождение и общего предка [21, с.13, 14]. В этногенетических преданиях, на которые опирается Р.Г.Кузеев, волк не является первопредком башкир, он лишь «путеводитель» отдельных племен. В традиционном сознании башкир их первопредком, создателем (демиургом) их «мира» / «донья» является Урал батыр. Еще в начале ХХ в. они называли себя «детьми Урала», а свою родину – «Урал иле» / «страна Урала» [4, с.61, 63].
Главное эпическое произведение, в котором раскрывается процесс создания первопредком башкир их Мира, называется «Урал-батыр» [6, с.35-134]. Рассматривая кубаир как исторический источник, уфимский археолог В.Г.Котов относит сложение мифологической основы указанного эпоса к эпохе верхнего палеолита. Исследователь указывает на «сходство структуры, отдельных персонажей и их функций мифологической основы эпосов «Урал-батыр» и «Акбузат» со структурой и семантикой изобразительных композиций в палеолитических пещерных святилищах Шульган-таш (Каповая) и Игнатиевская (Ямазыташ)». Далее, по мнению В.Г.Котова, «древний героический миф в эпоху бронзы (III-II тыс. до н.э.) подвергся определенной литературной обработке, и в него была добавлена часть, повествующая о подвигах героя-первопредка Урала в стране хана Катила и деяния детей Урала, в результате чего миф превратился в героический эпос» [12, с.338].
Истоки этнической истории башкир, на наш взгляд, восходят к бронзовому веку и генетически связаны с племенами андроновской историко-культурной общности, заселявшими в период XVII-IX вв. до н.э. огромную территорию от Урала на западе до Енисея на востоке, от зоны тайги на севере до оазисов земледельцев на юге Средней Азии. Такие психоментальные установки башкир как: скот – мерило богатства; почитание коня и призрение к свинье; героизация воина-всадника – были сформированы, по всей видимости, в вышеназванный период. К такому выводу нас привело знакомство с характеристикой хозяйственно-культурного типа андроновцев, сделанной ведущим отечественным археологом Е.Е.Кузьминой. Она пишет, что специфику андроновского скотоводства составляла большая роль коневодства, наличие многочисленных овец, полное отсутствие свиней. В XII-IX вв. до н.э. андроновская культура становится преимущественно коневодческой [17, с.37, 40]. Интересно отметить, что слово «мужчина» переводится на башкирский язык как «ир-ат» / «человек-конь», то есть кентавр.
В более поздней работе Е.Е.Кузьмина отмечает, что эпоха поздней бронзы была периодом усилившихся военных столкновений пастушеских племен северной Евразии за рудные месторождения и плодородные пастбища. Эти процессы были связаны с экологическим кризисом, ускорившим переход к отгонному (яйлажному) скотоводству, условием чего было появление всадничества. Далее Е.Е.Кузьмина подчеркивает, что в эпоху финальной бронзы произошел взлет металлургического производства, были изобретены новые типы оружия и псалиев для управления верховым конем [16, с.338, 339].
Хотелось бы обратить внимание на то, что Е.Е.Кузьмина и ряд других авторитетных отечественных исследователей (Э.А.Грантовский, И.М.Дьяконов, В.Ф.Генинг, К.Ф.Смирнов) соотносят этническую принадлежность андроновских племен с индоиранцами [16, с.31-33]. В этой связи, видимо, не случайно и то, что ряд терминов башкирского языка, относящихся к скотоводству и металлургии, имеет индоиранскую основу [12, с.167].
В эпоху финальной бронзы в контактной зоне Урало-Поволжья произошла консолидация генетически родственных племен, говоривших на различных диалектах, восходящих ко времени индоиранской общности. Победителем в этом процессе стал иранский язык с множеством племенных диалектов [16, с.209]. Именно с этого древнеиранского языка можно, на наш взгляд, этимологизировать имя первопредка башкир – Урал. Видимо, первоначально оно звучало как Ур-алп (Ur-alp; Hur-alp), где Ur (Hur) означает солнце, а alp – это богатырь (батыр), один из самых распространенных положительных персонажей башкирского фольклора. Такая расшифровка имени Урал – солнечный богатырь – соответствует и семантике этого образа в народной мифологии. Урал-батыр создает «светлый мир» / «якты донья», облагораживает его и делает удобным для жизни всего живого, уничтожает хаос и создает упорядоченный Космос, то есть Урал становится символом всего светлого, положительного [2, с.14].
Вместе с тем, с периодом финальной бронзы связаны и массовые миграции андроновского населения. Основным направлением этих миграций стало южное, в частности Горный Бадахшан и Гиндукуш. Исследователи этнографии древних народов Гиндукуша пришли к выводу, что в их культуре много пережитков древнейшей индоиранской, возникших в культуре Андроново и законсервированных в изолированных горных долинах [16, с.156]. В этой связи представляет интерес обнаруженная З.Г.Аминевым связь между мотивами и персонажами башкирского фольклора и подобными у народов Памира и Гиндукуша. Как отмечает исследователь, в высокогорной части Памира распространены легенды и предания, связанные с Кахкахой; на вершинах скалистых гор сохранились развалины крепостей, которые местное население называет «Калаи Кахкахи» / «крепость Кахкахи» [3, с.222]. В башкирском эпосе, одной из стран, которую посетил Урал, была страна дэвов, «которой правит змей-аждаха. Царя того зовут Кахкаха» [6, с.79]. Царь Кахкаха, как предводитель дэвов, в эпосе выступает как отрицательный персонаж. Необходимо подчеркнуть, что класс мифологических персонажей deva / daeva в иранской религиозной традиции трактуется как демоны, а в индийской, наоборот, как боги [8, с.17]. Таким образом, можно предположить с достаточной долей вероятности, что «Урал-батыр» был создан после разделения общего индоиранского мифологического наследства, в котором «deva / daeva» и «asura / ahura» еще не приобрели отрицательного или положительного оттенка.
Еще одним направлением андроновской миграции в эпоху поздней бронзы была Северная Бактрия, где археологи локализуют Бактрийско-Маргианскую археологическую культуру (БМАК). По мнению Е.Е.Кузьминой для этой группы пастухов-андроновцев была характерна элитарная модель миграции, при которой группа пришельцев, небольшая по численности, но сплоченная и имеющая военное преимущество, устанавливает свое политическое господство, навязывает свою идеологию и язык, но воспринимает высокую материальную культуру аборигенов, адаптированную к местной среде [16, с.112].
Именно на территории БМАК располагалась древняя страна Маргуш (конец III-II тыс. до н.э.), которую можно ассоциировать со страной Катила из эпоса «Урал-батыр». На эту мысль нас натолкнуло наличие в древней Маргиане архаического культа человеческих жертвоприношений [19, с.165]. Известный отечественный археолог В.И.Сарианиди открыл для науки дворцово-храмовый комплекс Гонура – столицы страны Маргуш. Для нашей темы важен сделанный ученым вывод о том, что «кремль Гонура был построен исключительно для царя и царской фамилии». Кроме того, на территории храмово-дворцового комплекса Гонура были обнаружены «Храм жертвоприношений», «Храм огня» и «Храм воды», что свидетельствует о ритуалах, посвященных богам, огню и воде [20, с.234, 252]. В «царской гробнице», находящейся на территории некрополя Гонура, были обнаружены следы человеческих жертвоприношений, в том числе скелеты девушки и юноши 14-16 лет со следами умерщвления [11, с.267, 268]. Данный археологический материал, на наш взгляд, иллюстрирует мифологическую страну царя Катила, где «девушки смерть находят на дне озера. А егеты – в огне. В честь себя и отца своего, в честь приближенных своих, в честь дня рождения своего, в честь Тэнгри раз в году в жертву людей приносит Катил» [6, с.50].
Параллель между страной Маргуш и царством Катила обнаруживает и общий для башкирского кубаира и шумерского эпоса о Гильгамеше мотив, связанный с общечеловеческой проблемой поисков живой воды, уничтожения смерти [6, с. 18]. Такую связь можно проследить, если учесть, что царство Маргуш, по мнению ряда исследователей, было основано переселенцами из Месопотамии, шумерским населением. Образованную ближневосточной популяцией страну ученые определяют как вторичную цивилизацию [14, с.86, 90]. С переднеазиатским миром связан и образ льва, на котором Урал отправляется в свое путешествие. Этот образ, по мнению В.И.Сарианиди, был привнесен на территорию Бактрии пришлым шумерским населением. На новом месте образ получил новую трактовку, тесно связанную с местными мифологическими представлениями бактрийских племен [18, с.86].
Откуда предки башкир, сложившие кубаир «Урал-батыр», знали о тех, кто ушел на юг и где последние в результате обосновались? Во-первых, в древности существовал единый мир ираноязычных народов, сложившийся на базе андроновской историко-культурной общности. В современной социологии подобный единый мир принято называть мир-системой. Древнюю ираноязычную мир-систему кроме языка объединяли общие элементы мифологического сознания (миф о кровном родстве, обычное право, обычаи, верования и др.). Во-вторых, в эпоху раннего железа потомки некогда мигрировавших на юг андроновцев начинают возвращаться на родину предков. Так нам видится процесс появления в Южном Приуралье ираноязычных саков, савромат, скифов раннего железного века, культура которых, по мнению Е.Е.Кузьминой, сложились на базе культуры андроновских племен [16, с.339].
Отдельные группы из состава названных племенных союзов, как считает челябинский археолог С.Ю.Гуцалов, сформировали на территории Южного Приуралья (от Устюрта на юге до истоков Урала на севере, от Тургайского прогиба на востоке до Камыш-Самарских озер на западе) к рубежу VI-V вв. до н.э. прохоровскую археологическую культуру. Саки (массагеты) приаральские, савроматы приволжские, скифы причерноморские, отмечает исследователь, в силу явлений генетического характера сформировали единое историко-культурное сообщество и политический союз [13, с.105, 107, 121]. Подобные племенные союзы венгерский исследователь Иштван Зимани называет народными формациями (gentes). Они, по его мнению, не были кровными общностями или органическими образованиями, а возникали в ходе народопереселений и были искусственно интегрированы из различных племенных частей. Однако продолжительность нового господствующего образования приводила к формированию веры в органическое возникновение народа [9, с.7-8].
Данные археологии о миграциях с юга подтверждают и палеоантропологические материалы. В частности, известный отечественный антрополог Р.М.Юсупов отмечает: «Развитие Южного Урала в эпоху раннего железа (VIII в. до н.э. – IV в. н.э.) протекало в основном под сильным давлением кочевников из юго-восточных и южных регионов». Конкретизируя этот тезис, он указывает, что «анализ черепов показал большую близость савроматов Башкортостана по расовому типу к сако-усуньскому миру Приаралья, Семиречья и Восточного Казахстана. Из предшествующего населения эпохи бронзы южноуральским савроматам более близки андроновцы Казахстана, нежели местные срубники [5, с.97, 98].
Говоря об идеологических представлениях древних номадов, С.Ю.Гуцалов отмечает, что отличительной особенностью мировоззрения кочевников Южного Приуралья (то есть создателей прохоровской культуры) был культ волка, который ярко проявился в произведениях искусства (так называемый «савроматский звериный стиль»). Изображение волка (обычно морды) было широко распространено на предметах конского снаряжения, вооружения, культа и пр. [13, с.137]. Характерно, что в исследуемой зоне, подчеркивает ученый, этот образ известен с самого начала сложения здесь прохоровской культуры, то есть с середины-конца VI в. до н.э., в то время как в соседних ареалах культур скифского круга он встречается намного реже [10]. Вместе с тем, в индоиранской мифологии волк тесно связан с мужскими военными союзами. На примере волков молодые воины учились охотничьим и боевым приемам, способам самовыражения и общежития. Молодой человек становился воином-«волком» в результате инициации, ритуального перерождения, включавшего в себя особые воинские испытания [13, с.139, 140].
Для древних кочевых племен возведение своего имени к волку было довольно распространенным явлением. Так упомянутое античным географом Страбоном этническое имя «закаспийских кочевников скифов» «daoi» / «dahac» (лат.), по мнению многих исследователей, восходит к восточноиранскому слову «dahae» – волк. К югу от Каспия греко-латинские авторы располагали Hyrcania (буквально – «страна волков»). Кочевые племена, заселявшие эту территорию, они называли «hyrkanoi» – «волки» [См.: 22, с.104]. По мнению крупнейшего специалиста в области мировоззрения древних обществ Мирчы Элиаде, «имена «народов-волков» говорят о военном клане или группе воинов, завоевавших некогда территорию и ассимилировавшихся с ее коренными жителями, дав тем самым всему народу свое имя воина-хищника» [23, с.218].
Опираясь на точку зрения М.Элиаде, мы приходим к следующему выводу. Ранний этап этногенеза башкир, когда появился этноним и этническое самосознание, связан с эпохой раннего железа на Южном Урале, а более конкретно – с прохоровской археологической культурой. К этому периоду, видимо, относится и начало мифологизации истории башкир и конституализация образа их первопредка Урал-батыра. Тюркоязычность современных башкир может быть отнесена к более поздним этапам их формирования. Элементы древних мифологических воззрений сохранились у башкир в виду их изолированности в горных районах Южного Урала, который оставался в стороне от основных миграционных потоков средневековья.
Источники и литература:
1. Алексеев В.П. Этногенетические предания, лингвистические данные, антропологический материал // Этническая история и фольклор. – М.: Наука, 1977. С.9-32.
2. Аминев З.Г. Космогонические воззрения древних башкир. – Уфа: Башлингвоцентр, 2005. – 140 с.
3. Аминев З.Г. О некоторых параллелях в мифологии башкир и народов Памира // Народы Урало-Поволжья: история, культура, этничность. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. – Уфа, 2003. С.221-226.
4. Аминев З.Г. Урал как родина башкир в эпосе «Идукай и Мурадым» // Башкирский фольклор: Исследования и материалы. Выпуск VI. – Уфа: Гилем, 2011. С.58-69.
5. Антропология башкир. – СПб.: Алетейя, 2011. – 496 с.
6. Башкирское народное творчество. Том I. Эпос. – Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. – 544с.
7. Башкирское народное творчество. Т. II. Предания и легенды / Перевод с башкирского. – Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. – 576 с.
8. Елизаренкова Т.Я. Древнейший памятник индийской культуры // Ригведа: Избранные гимны. – М.: Наука, 1972. С.3-89.
9. Зимани И. Венгры в Волжско-Камском бассейне // Finno-Ugrica. 2001. № 1. С.5-41.
10. Гуцалов С.Ю. «Волчье племя» //http://ukruten.ucoz.com/publ/redkie_svedenija_po_shamanizmu/sju_gucalov_quotvolch_plemjaquot/4-1-0-1...
11. Дубова Н.А. Могильник и царский некрополь на берегах большого бассейна Северного Гонура // У истоков цивилизации / Сборник статей к 75-летию В.И. Сарианиди. – М.: Старый сад, 2004. С.254-281.
12. История башкирского народа: в 7 т. Т.1. – М.: Наука, 2009. – 400 с.
13. История Западного Казахстана. В двух томах. Том I. – Актобе: «ПринтА», 2006. – 436 с.
14. Кожин П.М. Цивилизация, утонувшая в песках великой пустыни // У истоков цивилизации / Сборник статей к 75-летию В.И. Сарианиди. – М.: Старый сад, 2004. С.83-91.
15. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа: Этнический состав, история расселения. – М.: Наука, 1974. – 572 с.
16. Кузьмина Е.Е. Арии – путь на юг. – М.: Летний сад, 2008. – 558 с.
17. Кузьмина Е.Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. – Фрунзе: «Илим», 1986. – 134 с.
18. Сарианиди В.И. Афганистан: сокровища безымянных царей. – М.: Наука, 1983. – 159 с.
19. Сарианиди В.И. Сельский храм Тоголок I в Маргиане // Вестник древней истории. 1990. № 2. С.161-167.
20. Сарианиди В.И. Страна Маргуш открывает свои тайны. Дворцово-культовый ансамбль Северного Гонура // У истоков цивилизации / Сборник статей к 75-летию В.И. Сарианиди. – М.: Старый сад, 2004. С.229-252.
21. Широкогоров С.М. Этнос: Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений. Изд 2-е. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011. – 136 с.
22. Элиаде М. От Залмоксиса до Чингиз-хана // Кодры (Молдова литературная). – 1991. №7. С.104-135.
23. Элиаде М. Тайные общества: Обряды инициации и посвящения / Пер. с франц. – К.: София, М.: Гелиос, 2002. – 352 с.