Башкирский эпос «Урал батыр»: опыт исторической реконструкции


        Источник: Л.А.Ямаева. Башкирский эпос «Урал батыр»: опыт исторической реконструкции // Урал-Алтай: через века в будущее. Материалы Всероссийской научной конференции. – Горно-Алтайск, 2014. – С.35-39. – 448 с.
          Примечание: Публикуется с разрешения автора статьи на историко-краеведческом портале Ургаза.ру.

Важным историческим источником в освещении этнической истории народа являются эпические памятники его фольклора. Заключенный в их текстах конкретно-исторический и этнографический материал становится важным критерием в решении проблемы эпохи и места создания конкретного памятника, а также этнокультурной среды, в которой этот процесс имел место. Этнические признаки, находящие свое выражение в эпических памятниках конкретного народа, не могут быть ему изначально (т.е. генетически) и навеки присущи. Все они возникают в какой-то период исторической жизни этноса, развиваются вместе с ним и могут быть утрачены. Решающим критерием для отнесения эпоса к определенной эпохе является выраженная в нем основная идея, манифестируемые в нем идеалы (В.Я.Пропп). Идеи являются продуктом деятельности общества, и доминирование большинства из них можно датировать определенным отрезком времени. «Идею», характерную для реалий известного по другим историческим источникам датированного периода, можно сопоставить с эпической «идеей», что позволит датировать искомый эпический период. Вышеизложенный концептуальный подход, на наш взгляд, дает возможность наиболее плодотворного изучения древнего башкирского эпоса «Урал батыр» в качестве исторического источника.

Ранее, рассматривая вопрос о времени создания этого эпоса, мы пришли к выводу о том, что в нем нашли яркое отражение идеи и моральные принципы первой волны «осевого времени» [См.: 11, с.130]. Ценностный переворот «осевого времени» создал основу для эффективного механизма сдерживания человеческой агрессии. «Только тогда, по мнению современного философа А.П.Назаретяна, – люди впервые узнали собственно мораль и совесть, тогда появилось то, что мы теперь называем личностью, ответственностью, нравственным выбором». Главным маркером «осевого времени», отмечает ученый, стал величайший прорыв от богобоязни к совести, от оглядки на грозных богов к индивидуальной ответственности перед собственным разумом [8, с.74, 81]. Только в период «осевого времени» могла появиться идея самопожертвования и возвеличивание тех рыцарских черт, которые характерны для главного героя башкирского эпоса.

Указанная эпоха продемонстрировала «широту человеческой солидарности», которая стала основным идейным стержнем «осевых религий» Востока, особенно для буддизма – религиозно-философского учения, идеалом которого стало абсолютное ненасилие, построенное на идее родственности всего живого. Ранний буддизм, отвергнув всех богов, предложил веру в вечные законы мироздания. Он с критических позиций отрицал достоверность «Вед», призывающих к жертвоприношениям, молитвам и другим ритуальным действиям, признающих неравенство между людьми как необходимость творения. Первоначально буддийская доктрина походила скорее на философию, чем на религию. Но последователи Будды постепенно превратили его учение в религиозное, а его самого, противника поклонения богам, возвели в ранг божества и сделали объектом поклонения (построили храмы, поместили там скульптуры Будды, составили собрание его изречений и пр.).

В начале нашей эры буддизм превратился в мировую религию. Историческая традиция связывает этот переход с решениями Великого буддийского (четвертого по счету) собора в Кашмире (примерно 110 г. н.э.), проходившего на территории Кушанской империи при поддержке ее широко известного правителя Канишки (годы правления 103-125 г. н.э.). На этом соборе были сформулированы догматы новой церкви и произошел раскол между старой (хинаяна – «малая колесница») и новой (махаяна – «большая колесница») верой, продолжающих, однако, претендовать на общее происхождение от одного и того же религиозного основателя. При поддержке Канишки победу на соборе одержала махаяна, согласно учению, которой буддистом мог стать не только монах, отрекшийся от мира, но и любой смертный [2, с.262, 263, 276].

На раннем этапе развития буддизма господствовала хинаяна («узкий путь спасения»). Существенным моментом в учении хинаяны является незначительная роль бодхисатв, которые не являлись в ней объектом почитания и никакой роли в спасении человека не имели. Его спасение зависело от него самого, если он вставал на путь, указанный Буддой. В отличие от хинаяны, бодхисатвы в махаяне – это сверхъестественные существа, небожители, различные воплощения самого Будды. Они добровольно, ради помощи людям, отказываются от своего права погружения в нирвану, им свойственна любовь и милосердие к людям. Они пользовались исключительным почитанием в махаяне. Пантеон бодхисатв постоянно пополнялся в основном за счет шивиитских и вишнуитских богов, а также в него включали и божества народов, принявших полностью или частично буддизм [9, с.160].

Именно таким бодхисатвой, на наш взгляд, был Урал батыр, главный герой башкирского эпоса. Его характеризует тот нравственный императив, который, по мнению крупнейшего специалиста в области древних религий М.Элиаде, отличает его от архата (буддийского отшельника, монаха). Бодхисатва, отмечает ученый, – образец доброжелательности и сострадания, который до бесконечности отдаляет свое освобождение, чтобы облегчить путь к спасению другим. В свою очередь, характеристика, данная М. Элиаде архату, вполне подходит для другого героя эпоса, брата Урала – Шульгана. Архат, пишет исследователь, «не до конца освободился от своего «я»: поэтому он ищет нирвану только для себя одного. По мнению их критиков, архаты приобрели мудрость, но не в должной мере – сострадание» [10, с.248].

Более того, детальный анализ текста эпоса «Урал батыр» привел нас к мысли, что под образами его главных героев «зашифрованы» два основных направления буддийского учения. Старший брат Шульган олицетворяет в эпосе хинаяну (ранний буддизм), Урал – новое направление – махаяну. Оба направления претендовали на общее происхождение от одного и того же религиозного основателя. Так и Шульган с Уралом – родные братья, имеющие общего отца (Янбирде) и мать (Янбика). Вместе с тем, определенные различия в поведении братьев наметились еще в родительском доме. Так в одном из сюжетов эпоса описывается разное отношение героев к родительскому запрету «пить кровь, есть голову или сердце [убитых животных – Л.Я.]». Шульган, подстрекая младшего брата, уговаривал: «Выпьем по капельке, чтобы узнать крови вкус – что это такое». Резко отрицательное отношение Урала к такому предложению не вызывает сомнений: «Высосанной пиявкою крови пить не стану я – вот мое слово!» [1, с.36-38].

В буддизме первой из «десяти заповедей справедливости» считается: «не убивать». Однако Будде приписывается изречение, согласно которому можно есть мясо, но лишь в трех случаях: если монах не видел, что животное убивается для него, не слышал, как животное убивается для него, или же не имеет оснований подозревать, что оно убито для него («неувиденное», «неуслышанное», «неподозреваемое»). Так считали и действовали последователи хинаяны, но представители большинства школ махаяны считали запретным любое мясо [3, с.579].

Важнейшее отличие махаяны от хинаяны – в отношении к нирване. Если понятие нирваны в хинаяне носило скорее негативный характер, и было в значительной степени синонимом угасания жизненных процессов, то в махаяне это представление трансформировалось и слилось с понятием Будды как «абсолютной полноты» бытия и космического принципа мироздания. Действительный мир страстей и страданий, то есть буддийская сансара, был признан, согласно новой теории, иллюзорным, призрачным и пустым. Реальным в этой концепции оставался лишь сам Будда, но не Будда как историческое лицо, признанное хинаяной, а Будда обожествленный и стоящий выше всяких возможных определений [5, с.226].

Понятие «нирвана» и другие философские проблемы буддологии рассматривались на кашмирском соборе. Отдельные отголоски этих теоретических споров нашли отражение, естественно, в иносказательной форме, в тексте эпоса «Урал батыр». Об этом повествуется в сюжете о собрании зверей и птиц, которых пригласил Урал для обсуждения вопроса о необходимости смерти. Чисто буддийские мотивы звучат в словах Урала: «Обычай сильных слабого есть – мы отвергнуть навек должны». И далее: «Пьющие кровь, рвущие мясо – врагами навек останутся им. Обычаи хищные прекратим». «Но словам воспротивились тем хищники, и с ними Шульган, начался между ними спор, неразбериха, шум и раздор» [1, с.43].

Судя по тексту эпоса трудно однозначно ответить на вопрос, одержала ли победу на соборе точка зрения подвижников махаяны. Но ведущие ученые, специалисты в области древних религий, опираясь на письменные исторические источники, утверждают, что «собор – первая победа махаянистов, одержанная ими в союзе с верховной властью [Кушанской – Л.Я.] империи» [5, с.227].

Верховная власть в Кушанской империи в этот период принадлежала ее правителю – царю Канишке, который был последователем учения Нагарджуны – отца махаянической философии. Благодаря победе махаяны перед Канишкой не стояла, как некогда перед Ашокой Великим, альтернатива царских регалий или монашеского сана, неразрешимая в рамках раннего буддизма – хинаяны. Получив посвящение из рук кашмирского вероучителя Сударшаны, Канишка не перестал быть императором, но он стал для буддистов защитником их учения. По-видимому, в тесной связи с этой новой ролью кушанского государя стоит развившийся позднее в махаяне культ «дхармапал», или «защитников веры» [5, с.224].

Буддист ни при каких обстоятельствах не мог совершить убийство, так как это было одним из тягчайших грехов, а убивать врагов веры было необходимо. Поэтому эти герои, «защитники веры», отказываясь от блаженства вечного покоя, брали на душу грех, совершая нужные и вынужденные убийства. Но объективно они, «защитники веры», не творят зло, так как убивая грешников, они не дают им возможности продолжить губить свои души и, следовательно, творят им благо. Такое обоснование получила теория об аватарах – гневных воплощениях бодхисатв [6, с.116]. Таким аватаром и был Урал батыр.

Анализ отдельных эпизодов башкирского эпоса приводит к выводу, что в них отражены реалии Кушанского государства. Так, в заключительной части эпического памятника, повествуется о подвиге сыновей Урала, которые «алмазным» клинком своего покойного отца прокладывали русла новых рек. Сыновья батыра «рубили земную твердь», освобождая «белые, как серебро» воды будущих рек [1, с.133, 134]. Мотивом, навеявшим этот эпический сюжет, мог стать грандиозный размах ирригационного строительства в I-II вв. н.э. на территории Кушанской империи. Оросительные сооружения в Бухарском, Самаркандском, Ташкентском, Ферганском и других оазисах, каналы, которыми были отведены воды рек Зеравшан, Кашкадарьи и Сурхандарьи, были построены при Кушанах [4, с.119, 120]. На территории Южного Урала, где проживала и проживает основная часть башкирского этноса, орошаемое земледелие в силу климатических условий никогда не практиковалось. И широкие ирригационные работы в долинах больших рек, о которых в закодированной форме идет речь в эпосе, не могли здесь иметь место. Орошаемое земледелие было характерно как раз для тех районов Средней Азии, которые в кушанскую эпоху (I-IV вв. н.э.) входили в состав Великой империи.

В указанный период, согласно археологическим данным, ирригационные работы также проводились в предгорьях и горных долинах ряда горных систем Средней Азии. Для орошения и освоения предгорных местностей использовались воды родниковых ручьев путем сооружения небольших водохранилищ. Весной в период дождей и таяния снега эти ручьи превращались в бурные реки. Однако летом вода в них едва достигала подножия гор. Поэтому для сохранения весенних вод древние ирригаторы и строили названные водохранилища [7, с.280].

Интересно отметить, что остатки подобных древних водохранилищ были обнаружены уфимскими археологами в предгорьях Ирендыка (отроги Уральских гор) в Баймакском районе Республики Башкортостан. На этой и сопредельных территориях издревле проживают башкиры-бурзянцы, среди  которых в начале ХХ в. и был впервые записан эпос «Урал батыр». По данным одного из участников экспедиции, обнаружившей в предгорьях Ирендыка остатки древних водохранилищ, этнографа З.Г.Аминева, они  во многом напоминали те, что были раскопаны археологами в Средней Азии. Появление среднеазиатских водохранилищ исследователи относят к первым векам нашей эры. «Остатки древних водохранилищ обычно находят в пологом месте надпойменной террасы. Размеры сооружений не превышали 50×40 м, стены высотой до 2 м выложены из каменных глыб с прокладкой дерна. Обычно водохранилище имело два небольших отверстия, расположенных наискось в противоположных стенах водоема. Верхнее отверстие служило водозабором, а нижнее – затвором для спуска воды из водохранилища» [7, с.280-281]. На территории Баймакского района РБ, где найдены остатки древних водохранилищ, аналогичные среднеазиатским, археологами зафиксированы и многочисленные сакские курганы. Вполне возможно, что именно какая-то часть сакских племен, которая в свое время входила в состав Кушанского государства, после его разгрома Сасанидами, принесла на Южный Урал технологию строительства предгорных водохранилищ.

К сакам, вернее к индо-сакам имел непосредственное отношение один из самых известных представителей династии Кушанов – Канишка. Его имя резко отличалось от юечжийских имен основателей царства – Куджулы Кадфиза и Вимы Кадфиза. Канишка был сыном Вимы Кадфиза, но не от старшей юечжийской жены, сын от которой становился наследником, а от младшей, которая была дочерью правителя индо-сакской династии царства Цзибинь (Кашмир), завоеванного Куджулой Кадфизом на рубеже 50-60-х гг. I в. н.э. Поскольку он изначально не мог быть наследником, мать дала ему это индо-сакское имя и воспитателей из буддистов. В буддийской традиции Канишка, явление которого в мир предсказал якобы сам Будда, предстает могущественным царем, сделавшим необычайно много для распространения и укрепления буддизма [2, с.261, 233].

В эпической традиции главный герой, как правило, предстает как синкретический образ в двух ипостасях: и божества, и конкретного человека. Опираясь на эту традицию можно предположить, что в образе Урала «зашифрован» царь Канишка. Учитывая его индо-сакское происхождение и то, что в состав Кушанского царства входили значительные территории Северной и Северо-Западной Индии, можно объяснить, откуда в тексте башкирского эпоса фигурирует слон [1, с.54] и тиковое дерево [1, с.73], которое изначально произрастало лишь в сухих листопадных лесах на западе полуострова Индостан. В Бирму, Таиланд, Индонезию тиковое дерево попало только в XVIII в. И «алмазный» меч Урал батыра, выкованный, по всей видимости, из индийской булатной стали [см.: 11, с.127], также вписывается в общую картину исторической действительности кушанской эпохи, отраженной в эпосе.

Каким же образом реалии Кушанской империи нашли отражение в башкирском эпосе. По всей видимости, какой-то древний этнический компонент, позже вошедший в состав башкирского народа, сохранил эти исторические сюжеты. Эпос «Урал батыр» как любой памятник устного народного творчества многослоен. Но многослойность эпического памятника следует понимать не только в хронологическом плане, но и в плане этнического разнообразия. Объединялись различные племена, объединялись их мифы и герои.


Источники и литература:

1. Башкирское народное творчество. Т. I. Эпос. – Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. – 544 с.

2. Боровкова Л.А. Кушанское царство (по древним китайским источникам). – М.: Институт востоковедения РАН, 2005. – 315 с.

3. Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Этнос, языки, религии. – М.: Наука, 1992. – 687 с.

4. Гулямов Я.Г. Кушанское царство и древняя ирригация Средней Азии // Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. I. – М.: Наука, 1974. С.118-121.

5. Зелинский А.Н. Кушаны и махаяна // Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. II. – М.: Наука, 1975. С.223-234.

6. Кузнецов Б.И. Древний Иран и Тибет (История религии бон). – СПб: Издательство «Евразия», 1998. – 352 с.

7. Мухамеджанов А. К истории ирригации в кушанскую эпоху // Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. II. – М.: Наука, 1975. С.278-281.

8. Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (Синергетика исторического процесса) / Изд. 2-е, доп. – М., 1996.

9. Ртвеладзе Э. Цивилизации, государства, культуры Центральной Азии. – Ташкент, 2005.

10. Элиаде М. История веры и религиозных идей: От Гаутамы Будды до триумфа христианства / Пер. с фр.  Изд. 2-е. – М.: Академический проект, 2009. – 676 с.

11. Ямаева Л.А. О времени создания эпоса «Урал батыр» // Урал и просторы Евразии сквозь века и тысячелетия: научные публикации, посвященные 80-летнему юбилею Н.А. Мажитова. – Уфа: РИЦ БашГУ, 2013. С.125-131.